Продавщица Лена сидела в своем аквариуме из плексигласа и смотрела “кино”. Восемь часов в день мимо нее текла черная река конвейерной ленты, а в ней плыли чужие жизни, упакованные в картон. Монотонный писк сканера был единственной звуковой дорожкой. Лена была опытным зрителем. Она давно научилась определять жанр по первым кадрам.

Вот поплыл набор для одиночества: замороженная пицца на одного, двухлитровая бутылка колы и корм для кота. Пицца - чтобы не готовить. Кола - чтобы запить тишину. А корм - уважительная причина не чувствовать себя совсем уж потерянным.

Следом - конструктор «Молодая семья, которая очень старается». Упаковка киноа. Авокадо, твердые, как невысказанные упреки. Два йогурта с нулевой жирностью. И среди всего этого диетического парада - бутылка самого дешевого красного вина. Оно лежало на ленте, как бунтарь на собрании акционеров. Компромисс между «надо правильно питаться» и «господи, как же это все скучно».

А вот жизнь, ужавшаяся до самого необходимого. Половинка черного хлеба, одна луковица, пакетик молока. Вещи лежали на огромной ленте сиротливо, на большом расстоянии друг от друга, будто боялись прикоснуться. И рука, что их выкладывала, - сухие, похожие на веточки пальцы старушки, - двигалась медленно, словно взвешивая не луковицу, а каждый оставшийся день.

Лена пробивала все это с лицом человека, который смотрит один и тот же фильм сотый раз. Пик. Пик. Пик. Ее работа - сканировать штрих-коды, а не чужие души. Это был ее защитный механизм.

Но потом на ленту лег он. Набор, у которого не было жанра.

Бутылка дорогого французского шампанского. А рядом - пачка самой дешевой лапши быстрого приготовления.

Женщина, выложившая их, не смотрела на Лену. Она смотрела куда-то сквозь стеллаж с сигаретами, и вид у нее был такой, будто она в один и тот же день подписала мирный договор и объявление о войне. Она не пыталась никого удивить. Она просто была здесь, внутри своего непонятного дня.

В голове у Лены что-то щелкнуло и замерло. Ее внутренняя картотека зависла. Для этого сочетания не было подходящей полки. Это не была история; это была опечатка в книге жизни. Праздник и дно. Выстрел пробки и хруст сухого брикета.

Она взяла бутылку. Холодное, тяжелое стекло.

Пик.

Потом - почти невесомую пачку лапши.

Пик.

- В один пакет? - спросила Лена, и это был первый вопрос за весь день, который она задала не на автомате.

Женщина очнулась. Перевела взгляд на свои покупки. Посмотрела, как холодное стекло почти касается шуршащей упаковки. И едва заметно кивнула.

Лена аккуратно опустила бутылку в пакет, а рядом бережно пристроила лапшу. Она не знала истории этой женщины. Но она знала этот жест. Смешать в одном пакете свою самую большую надежду и свое самое глубокое дно.

Она протянула женщине пакет. И на долю секунды их глаза встретились. В них не было ни осуждения, ни любопытства. Только тихое, молчаливое узнавание.

В этот день Лена поняла, что она не зритель. Она - такая же река. И в ней точно так же, обнявшись, плывут рядом шампанское и лапша.