Артур не был человеком. Он был функцией, заключенной в безупречный экзоскелет. Его должность — «Старший Партнер» — была кирасой. Его выверенная, лишенная эмоций речь — глухим забралом. Его ежедневный маршрут из стерильного пригорода в стеклянную башню офиса — поножами, которые не давали сбиться с пути.

Глубоко внутри этого доспеха сидел не Артур, а маленький, испуганный мальчик. А рядом с ним, неотступно, находился внутренний оружейник. Днем и ночью он стучал своим молоточком, подтягивая ремни, полируя сталь, заделывая малейшие царапины: «Старший Партнер не сомневается. Старший Партнер не устает. Старший Партнер не чувствует».

Трещина пошла не от внешнего удара. Она пошла изнутри.

На важнейших переговорах, в момент, когда Артур холодно и методично уничтожал позицию оппонентов, его левое веко дрогнуло. Один раз. Крошечный, едва заметный спазм. Предательский сбой в безупречном механизме.

Для любого другого это была бы мелочь. Для Артура — это была первая капля расплавленного металла, просочившаяся сквозь латы.

Оружейник внутри забил тревогу. Артур начал войну. Он капал в глаз успокаивающие капли. Он прикладывал холодные компрессы. Он пытался «рационализировать» спазм, загнать его обратно в стойло логики. Но веко жило своей жизнью. Каждый его спазм был для Артура не просто нервным тиком. Это была ржавчина, проступающая на сияющей кирасе. Это было доказательство того, что под металлом — живая, уязвимая, несовершенная плоть.

Конец наступил в тишине его кабинета на сороковом этаже. Поздно вечером, после очередного безупречно проведенного дня, он остался один. Город под ним лежал идеальной, светящейся сеткой — само воплощение порядка. Но в темном стекле окна Артур видел не город. Он видел свое отражение.

И веко снова задергалось. Неистово, зло, как пойманная в силок птица.

И в этом отражении, на фоне идеальной геометрии города, он впервые увидел не «Старшего Партнера». Он увидел маленького, испуганного человека в дорогом костюме, который отчаянно пытается кого-то из себя представлять. Увидел весь тот ужас, который заставлял этого человека сжимать кулаки до побелевших костяшек. Увидел всё то напряжение, которое он таскал на себе годами.

Он не боролся. Он не анализировал. Он просто смотрел.

И в это мгновение случилось чудо. В тот самый миг, когда он перестал воевать и просто позволил этому спазму быть, позволил этому испуганному человеку быть — веко замерло.

Внезапная тишина в его теле была оглушительной. И в этой тишине он наконец осознал. Не умом, а всем своим существом. Он почувствовал физическую тяжесть доспехов, которые носил всю жизнь. Увидел, чем он расплачивался за эту неуязвимость — способностью дышать.

И произошло отпускание.

Он не срывал с себя латы. Они просто перестали существовать, потому что он перестал в них верить. Он открыл окно. Прохладный вечерний воздух коснулся его лица. Он не был теплым, не был ласковым. Он просто был. И он касался Артура.

Ветер гулял сквозь него. Он ничего не строил. Он просто дул.

Сколько весит вдох, когда на груди больше нет кирасы?

Чем пахнет пыль, из которой ты состоишь?