Он жил в зале ожидания. Не в реальном, а в том, что был у него в голове. Он жил так, будто его настоящая жизнь еще не началась, а была лишь длинным, затянувшимся прологом, где его рейс на взлет постоянно откладывался. Он сидел в этом зале и смотрел через мутное стекло на взлетную полосу, где самолеты других людей — яркие, стремительные, полные огней — взмывали в небо один за другим.

Каждый чужой успех ощущался им как собственное унижение. Не в силах вынести это чувство, он нашел способ перевернуть игру: он стал коллекционировать изъяны в других, чтобы из униженного превратиться в судью. Утром он открывал телефон, и экран становился этим мутным стеклом. Вот одноклассник постит фото с марафона — счастливый, потный, с медалью. Он аккуратно брал этот снимок и клал в архив. Экспонат №347: «Счастье, доступное обладателям хорошей генетики». Вот знакомая выставила снимки из ресторана с мужем — годовщина, свечи. Экспонат №512: «Любовь напоказ». Вот коллега получил повышение. Экспонат №784: «Успех, предназначенный для тех, кто умеет подлизываться».

И эта роль судьи быстро стала его единственным способом смотреть на мир. Она проросла во все сферы его жизни, как плесень. Когда друзья звали его гулять, а он отказывался, их минутное замешательство, их вежливое «ну, как-нибудь в другой раз» — он ловил это и с холодным удовлетворением выносил вердикт. Экспонат №921: «Меня звали, но не настаивали. Их дружба — подделка».

Эта горькая «правота» была фундаментом его тюрьмы. И он был одновременно ее узником и самым бдительным стражником.

Разговор с ним был допросом, о котором тебя не предупреждали. А твоя радость, твоя простая история — главным вещественным доказательством твоей же поверхностности. Он не слушал — он сканировал, искал в твоих словах тот самый изъян, который позволит ему вынести приговор.

Его молчание было не тишиной, а паузой судьи перед оглашением вердикта. И люди, попадая в это поле, инстинктивно начинали защищаться, сами не зная от чего. Они говорили тише, будто боялись нарушить порядок в зале суда. Они прятали улыбку, как прячут главную улику. А потом просто переставали приходить.

Он видел, как они уходят, и ставил галочку в своем списке. Экспонат №2404: «Толпа всегда бежит от правды».

Сегодня был обычный вечер. Тишина. Идеальный экспонат, доказывающий, что ты никому не нужен. Он сидел на кухне, почти наслаждаясь безупречностью своего серого мира, своей железобетонной правоты.

И тут за стеной взвыла дрель.

Резко, нагло, без всякого уважения к его тишине. Первая мысль — привычное, уютное раздражение. «Вот, даже дома нет покоя. Мир враждебен». Он приготовился взять это чувство, препарировать его и положить в свою коллекцию.

Но дрель не умолкала. Она визжала, вгрызаясь в бетон. И этот звук был настолько живым, настолько бесцеремонно реальным, что его невозможно было засушить и превратить в экспонат. И вдруг, слушая этот упрямый, рабочий, живой шум, он понял нечто ужасное.

Там, за стеной, кто-то не ждет. Не коллекционирует обиды. Он не рассуждает о том, справедлив ли мир. Он просто делает дырку в стене. Шумную, уродливую, пыльную дырку. Потому что ему нужна полка. Прямо сейчас.

Мысль была настолько простой, что мозг, привыкший к сложным конструкциям обид, на секунду завис. На одной чаше весов — он, с гигантской коллекцией засушенных доказательств, почему ничего нельзя сделать. На другой — человек за стеной, который просто делает дырку.

Дрель замолчала.

И в этой оглушительной тишине он впервые в жизни почувствовал себя не правым, а пустым. А его коллекция, все его сокровища, рассыпались в пыль.

Он посмотрел на свои руки, лежащие на столе. И ему показалось, что они пахнут не мылом, а старой архивной бумагой.

А потом он услышал, как в раковине с крана сорвалась и упала одна-единственная капля. И звук этого падения был похож на выстрел стартового пистолета.